Неточные совпадения
Мать взглянула на нее. Девочка разрыдалась, зарылась лицом в
коленях матери, и Долли положила ей на голову свою
худую, нежную руку.
Бывало, стоишь, стоишь в углу, так что
колени и спина заболят, и думаешь: «Забыл про меня Карл Иваныч: ему, должно быть, покойно сидеть на мягком кресле и читать свою гидростатику, — а каково мне?» — и начнешь, чтобы напомнить о себе, потихоньку отворять и затворять заслонку или ковырять штукатурку со стены; но если вдруг упадет с шумом слишком большой кусок на землю — право, один страх
хуже всякого наказания.
Туго застегнутый в длинненький, ниже
колен, мундирчик, Дронов
похудел, подобрал живот и, гладко остриженный, стал похож на карлика-солдата. Разговаривая с Климом, он распахивал полы мундира, совал руки в карманы, широко раздвигал ноги и, вздернув розовую пуговку носа, спрашивал...
«Я — боюсь», — сознался он, хлопнув себя папкой по
коленям, и швырнул ее на диван. Было очень обидно чувствовать себя трусом, и было бы еще
хуже, если б Варвара заметила это.
— «Ангелов творче и Господи сил, — продолжал он, — Иисусе пречудный, ангелов удивление, Иисусе пресильный, прародителей избавление, Иисусе пресладкий, патриархов величание, Иисусе преславный, царей укрепление, Иисусе преблагий, пророков исполнение, Иисусе предивный, мучеников крепость, Иисусе претихий, монахов радосте, Иисусе премилостивый, пресвитеров сладость, Иисусе премилосердый, постников воздержание, Иисусе пресладостный, преподобных радование, Иисусе пречистый, девственных целомудрие, Иисусе предвечный, грешников спасение, Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя», добрался он наконец до остановки, всё с большим и большим свистом повторяя слово Иисусе, придержал рукою рясу на шелковой подкладке и, опустившись на одно
колено, поклонился в землю, а хор запел последние слова: «Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя», а арестанты падали и подымались, встряхивая волосами, остававшимися на половине головы, и гремя кандалами, натиравшими им
худые ноги.
— А вот далекая! — указал он на одну еще вовсе не старую женщину, но очень
худую и испитую, не то что загоревшую, а как бы всю почерневшую лицом. Она стояла на
коленях и неподвижным взглядом смотрела на старца. Во взгляде ее было что-то как бы исступленное.
Это был
худой, совершенно лысый и недужный старик, который ходил сгорбившись и упираясь руками в
колени; но за всем тем он продолжал единолично распоряжаться в доме и держал многочисленную семью в большой дисциплине.
В девичью вошел высокий и
худой мужчина лет тридцати, до такой степени бледный, что, казалось, ему целый месяц каждый день сряду кровь пускали. Одет он был в черный демикотоновый балахон, спускавшийся ниже
колен и напоминавший покроем поповский подрясник; на ногах были туфли на босу ногу.
В осенние дожди, перемешанные с заморозками, их положение становилось
хуже лошадиного. Бушлаты из толстого колючего сукна промокали насквозь и, замерзнув, становились лубками; полы, вместо того чтобы покрывать мерзнущие больше всего при верховой езде
колени, торчали, как фанера…
— А я к тебе по делу, Иван, здравствуй! — сказал он, оглядывая нас всех и с удивлением видя меня на
коленях. Старик был болен все последнее время. Он был бледен и
худ, но, как будто храбрясь перед кем-то, презирал свою болезнь, не слушал увещаний Анны Андреевны, не ложился, а продолжал ходить по своим делам.
— Что же, что же мне сказали, что она
похудела! — проговорил он с торопливою, как будто детскою улыбкою, обращаясь к нам и все еще стоя перед ней на
коленах.
Высокая,
худая женщина, с изможденным, усталым, точно почерневшим от горя лицом, стояла на
коленях около больной девочки, поправляя ей подушку и в то же время не забывая подталкивать локтем качающуюся колыбель.
Я начинаю себя презирать; да,
хуже всего, непонятнее всего, что у меня совесть покойна; я нанесла страшный удар человеку, которого вся жизнь посвящена мне, которого я люблю; и я сознаю себя только несчастной; мне кажется, было бы легче, если б я поняла себя преступной, — о, тогда бы я бросилась к его ногам, я обвила бы моими руками его
колени, я раскаянием своим загладила бы все: раскаяние выводит все пятна на душе; он так нежен, он не мог бы противиться, он меня бы простил, и мы, выстрадавши друг друга, были бы еще счастливее.
Петруха отвёл дяде Терентию новое помещение — маленькую комнатку за буфетом. В неё сквозь тонкую переборку, заклеенную зелёными обоями, проникали все звуки из трактира, и запах водки, и табачный дым. В ней было чисто, сухо, но
хуже, чем в подвале. Окно упиралось в серую стену сарая; стена загораживала небо, солнце, звёзды, а из окошка подвала всё это можно было видеть, встав пред ним на
колени…
Тут я только заметил, что, предавшись сладким мечтам, не заметил женской натуры, подле меня сидевшей; свободно соединил мое
колено с ее и преаккуратно поталкивал, сам не зная, какой ради причины. Увидя следствие моей задумчивости, я настоятельно начал извиняться и утвердительно доказывал, что я толкал ее без всякого
худого намерения.
— Напрасно! Все едино — долго не вытерпишь, — он тебя сломит… — Обняв
колени руками, он дремотно закачался, продолжая чуть слышно и медленно: — Это я тебе хорошо говорю — от души! Уходи, право… При тебе —
хуже стало, больно сердишь ты Семенова, а он на всех лезет. Гляди, — очень недовольны тобой, как бы не избили…
Длиннорукий, колченогий, одетый в грязную и рваную офицерскую шинель, в сальной фуражке с красным околышем, но без козырька, в
худых валенках, доходивших ему до
колен, — поутру он неизменно был в тяжелом состоянии похмелья, а вечером — навеселе.
В голосе Андрея Николаевича звучал ужас, и весь он казался таким маленьким и придавленным. Спина согнулась, выставив острые лопатки, тонкие,
худые пальцы, не знающие грубого труда, бессильно лежали на
коленях. Точно все груды бумаг, переписанных на своем веку и им, и его отцом, легли на него и давили своей многопудовой тяжестью.
Но покамест этого нет; и вот больницы достигают своего тем, что вскрывают умерших помимо согласия родственников; последние унижаются, становятся перед врачами на
колени, суют им взятки, — все напрасно; из боязни вскрытия близкие нередко всеми мерами противятся помещению больного в больницу, и он гибнет дома вследствие
плохой обстановки и неразумного ухода…
Никому никогда не отказывавшая в своем религиозном усердии, Соня,
худая, сутуловатая, босая, в одной рубашке, голыми
коленями становилась на холодном полу спальной и, приказав Дуне следовать ее примеру, исступленным от молитвенного экстаза голосом, ударяя рукою в грудь, шептала вдохновенно слова всех молитв, которые только знала.
Роста он был очень большого, вершков десяти с лишком, худощавый, узкий в плечах, с очень маленькой круглой головой, белокурый. Мелкие черты завялого лица не шли к такому росту. Он носил жидкие усики и брил бороду. Рот с
плохими зубами ущемлялся в постоянную кисловатую усмешку. Плоские редкие волосы он разделял на, лбу прямым пробором и зачесывал на височках. Голову держал он высоко, немного закидывая, и ходил почти не сгибая
колен.
Пришла старуха мать. Увидев его сморщенное лицо и большие глаза, она испугалась, упала на
колени пред кроватью и стала целовать его лицо, плечи, руки. И ей тоже почему-то казалось, что он
худее, слабее и незначительнее всех, и она уже не помнила, что он архиерей, и целовала его, как ребенка, очень близкого, родного.
— Если ты, — перебила ее Таисия и встала на
колени на своей постели,
худая, несчастная, красноносая, — если ты мне хоть раз скажешь про покойного папу, то — смотри! То смотри!
В первый раз заползло в ее душу настоящее чувство тяжкой неловкости, назойливой, властной потребности убедиться: тот ли это человек, за которым она кинулась из родительского дома, как за героем, за праведником, перед которым стояла на
коленях долгие годы, или ей его подменили, и между ними уже стена, если не
хуже, если не овраг, обсыпавшийся незаметно и перешедший в глубокую пропасть?
— Покуда не
худо! — говорил карла, покачиваясь на
коленах Аделаиды. — Что-то будет далее? Жаль, что коню не по зубам корм.
— Помню еще, как ты, статный, гордый, красивый, бегал по теремам Софии Алексеевны. Словно теперь вижу, как ты стоял перед ней на
коленах, как она своей ручкой расчесывала кудри твои. О! как вилось тогда около нее вверх твое счастие, будто молодой хмель около киевской тополи! А теперь…
худ, состарился, не дожив века… в басурманской одежде, бос… Господи! легче было б мне ослепнуть до дня сего. (Тут Денисов утер слезы, показавшиеся на его глазах.)
А живем тут, слава Богу, обиды нет. Тоже люди и
худые, и добрые есть, — сказал он и, ещё говоря, гибким движением за перегнулся на
колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда-то.
Валя открыл глаза, отененные густыми ресницами, моргнул от света и вскочил на
колени, бледный и испуганный. Его обнаженные
худые ручонки жемчужным ожерельем легли вокруг красной и полной шеи Настасьи Филипповны; пряча голову на ее груди, крепко жмуря глаза, точно боясь, что они откроются сами, помимо его воли, он шептал...
Княжна, своими сухими,
худыми руками придерживая на
коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.